О дураках, облеченных властью — Себастьян Брант

[Shakespeare]

У глупости шатер просторный —
Весь мир тут суетный и вздорный,
Мошны и силы раб покорный.


* * *


Глупцов кругом так много… но
Оно ведь и немудрено:
Кто сам себя средь мудрых числит,
Тот дураком себя не мыслит,
Хоть он-то именно кругом
Слывет примерным дураком.
Но дураком назвать попробуй
Властносановную особу!
Казаться умными им нужно,
Чтобы глупцы хвалили дружно,
А не похвалят – каждый сам
Себе воскурит фимиам.
Но мудрый хвастуна узнает:
Ложь самохвальная воняет!
Кто чересчур самонадеян,
Тот глуп, посмешище людей он!
А тот, кто истинно умен,
Молвой всеобщей восхвален…

 

[Shakespeare]

Коль мы, упорствуя, проказим
И дерзко в гнезда птичьи лазим,
То часто шлепаемся наземь.

* * *

Кого изранит куст колючий,
Кто мнит, что он всегда всех лучше,
Что стал во всем он знатоком
И не нуждается ни в ком.
Однако на прямом пути
Не будет знать, куда идти,
А в месте новом, незнакомом
Заблудится он рядом с домом.

В беде таким зазнайкам худо:
Нет помощи им ниоткуда!
Пожалуй, может впасть и в ересь
Глупец, в себе одном уверясь:
«Я, мол, в делах житейских дока, —
Всех благ добьюсь, взлечу высоко!»
Дурак, взобравшийся повыше
На дерево или на крышу,
Мечтал о славе, остолоп,
Но с высоты вдруг наземь шлеп!

Для корабля страшнее бурь
Самоуверенность и дурь.
Всем, кто к советам глух, —
Не преуспеют никогда!
Не верил Ною мир, и вот —
Потоп унес людей и скот!
За то, что жил беспутно очень,
Корей землею был проглочен.

Владея не умом – умишком,
Кто так самонадеян слишком,
Охотно распороть готов
Никем не шитый плащ Христов!

 

[Shakespeare]

Но женщин я б не упрекал,
Что жить не могут без зеркал, —
Их все-таки, бедняжек, жаль:
Год учатся носить вуаль!

Кто мнит, что он лишен изъяна, —
Схож с гейдельбергской обезьяной.

 

[Shakespeare]

Душеспасительные книжки
Пекут у нас теперь в излишке,
Но, несмотря на их число,
Не уменьшилось в людях зло:
Писанья эти ничему
Теперь не учат! В ночь и в тьму
Мир погружен, отвергнут богом,
Кишат глупцы по всем дорогам.
Жить дураками им не стыдно,
Но узнанными быть обидно.


«Что делать?» – думал я. И вот
Решил создать дурацкий флот:
Галеры, шхуны, галиоты,
Баркасы, шлюпки, яхты, боты.
А так как нет таких флотилий,
Всех дураков чтоб захватили,
Собрал я также экипажи,
Фургоны, дроги, сани даже.
Глупцам нет счета в наши дни:
Как мухи, суетясь, они
На корабли спешат, летят —
Быть первыми и здесь хотят.


Их всех, которые тут есть,
Представить вам имею честь:
Вот вам один – мой текст ему
Не по душе, как я пойму.
А этот не прочтет ни слова,
Но на картинке, как живого,
Заметит среди прочих рож:
Себя и даже с кем он схож.

 

[Shakespeare]

Пришедший в храм с собакой, с птицей,
Перед глупцами похвалиться,
Мешает остальным молиться.

* * *

У тех, кто ходит в церковь с псами,
Бубенчики обычно сами
На колпаках звенят, бренчат,
Чуть псы залают, заворчат
И сокол дерзкого повесы
Так крыльями во время мессы
Захлопает, что смолкнет пенье —
И хоть кончай богослуженье.
Тут остается с ловчей птицы
Снять клобучок, и – что стыдиться!
Теперь болтай и хохочи,
И подбашмачными стучи
Ты деревяшками, бесчинствуй
И совершай любое свинство!
С какой-нибудь Кримгильдой здесь
Перемигнись, поклон отвесь, —
Красотка улыбнется – значит,
Не сомневайся: одурачит!

Не лучше ль было бы, однако,
Чтоб сторожила дом собака,
Покуда в церкви ты, и вор
Не мог бы в твой проникнуть двор?
Не лучше ль было бы, чтоб твой
Пугач, твой кречет боевой
Был дома, на привычном месте,
В чулане темном, на насесте?
Чтоб обувь не просила кашки,
На улице бы деревяшки
Привязывал ты к башмакам —
И грязь не липла бы к ногам.
Когда бы в церкви болтуны
Не нарушали тишины,
Не говорили б мы, что бог
Плодить глупцов поменьше б мог.
Но дураки такой народ:
Шумят и норовят вперед!
Всем нам пример – Христос: из храма
Гнал торгашей он взашей прямо,
И тех стегал веревкой далее,
Кто голубей держал в продаже.
Разгневайся он так сегодня,
Заглохли бы дома господни.
Он, от попов очистив храм,
Добрался б и к пономарям!
Священен дом церковный: тут
Господь свой основал приют.

 

[Shakespeare]

Дурак упал. Над ним смеясь,
Колпак надеть поторопясь,
Ты сам упал, разиня, в грязь
* * *
Что падают глупцы – не чудо,
Над этим все смеются всюду,
И «умники» язвят: «Дурак!» —
А на самих сидит колпак.
«Дурак» – излюбленное слово.
Когда дурак честит другого,
Но между ними ни на грош
Ни в чем различья не найдешь:
Споткнулся этот на дороге —
Другой ломает тут же ноги.
Хоть строгой Аталанты меч
Срубил голов немало с плеч
У Гиппомена на глазах,
Но он, чудак, презревши страх,
Судьбу испытывать решился —
И сам чуть жизни не лишился!

Слепцу корить слепца нелепо:
Ведь оба в равной мере слепы!
Бранил однажды рака рак
«Ты что назад ползешь, дурак!»
Но сам за другом полз он вспять,
Чтобы мораль ему читать.

Пониже бы летел Икар,
И Фаэтон, как на пожар
Не стал бы в отчей колеснице
Так лихо по небу носиться,
Забыв родительский запрет, —
Не умерли б во цвете лет!…

Тот к умным должен быть причислен,
Кто в корень зрит и здравомыслен.
Воистину, мудра лисица:
Войти в пещеру побоится
(Какой бы там ни ждал обед),
Когда следов оттуда нет.

 

[Shakespeare]

Дурак упал. Над ним смеясь,
Колпак надеть поторопясь,
Ты сам упал, разиня, в грязь
* * *
Что падают глупцы – не чудо,
Над этим все смеются всюду,
И «умники» язвят: «Дурак!» —
А на самих сидит колпак.
«Дурак» – излюбленное слово.
Когда дурак честит другого,
Но между ними ни на грош
Ни в чем различья не найдешь:
Споткнулся этот на дороге —
Другой ломает тут же ноги.
Хоть строгой Аталанты меч
Срубил голов немало с плеч
У Гиппомена на глазах,
Но он, чудак, презревши страх,
Судьбу испытывать решился —
И сам чуть жизни не лишился!

Слепцу корить слепца нелепо:
Ведь оба в равной мере слепы!
Бранил однажды рака рак
«Ты что назад ползешь, дурак!»
Но сам за другом полз он вспять,
Чтобы мораль ему читать.

Пониже бы летел Икар,
И Фаэтон, как на пожар
Не стал бы в отчей колеснице
Так лихо по небу носиться,
Забыв родительский запрет, —
Не умерли б во цвете лет!…

Тот к умным должен быть причислен,
Кто в корень зрит и здравомыслен.
Воистину, мудра лисица:
Войти в пещеру побоится
(Какой бы там ни ждал обед),
Когда следов оттуда нет.

 

[Shakespeare]

Что было встарь недопустимо,
Теперь терпимо, даже чтимо.
Считалось ведь не без причин,
Что борода — краса мужчин.
А ныне кроме деревенщин,
не отличишь мужчин от женщин.
На всех помада и румяна,
раб моды та же обезьяна!

 

[Shakespeare]

К нам, братья, к нам, народ бездельный!
Держали путь мы корабельный
В Глупландию вокруг земли,
Но вот – застряли на мели!


* * *


Над нами, дураками, смейтесь,
Но истребить нас не надейтесь:
Глупцами переполнен свет,
Нет стран, где нас, болванов, нет!
Из Дуроштадта в край глупландский
Пустился наш народ болванский.
В Монтефьяскон мы завернем
За добрым тамошним вином,
Чтоб веселей нам, дуракам,
Плыть к дурогонским берегам.
Но неизвестность нас тревожит:
Как и когда нам бог поможет
Прибыть в лентяйский этот край —
Глупцам обетованный рай,
Где б мы свое создать могли
Отечество от всех вдали!
Мы кружим по морю, блуждаем,
Куда нам курс держать, гадаем,
Покоя нет, гнетет тревога,
А ведь ума у нас немного!
Мы приняли к себе на борт
Большую свиту и эскорт,
Что, соблазнясь дурацким благом,
Пустились плыть под нашим флагом.
Так, дни за днями, безрассудно
Морской стихии вверив судно,
Однако жизнью дорожа,
Плывем, от ужаса дрожа,
И богу молимся, чтоб спас,
Поскольку карты, и компас,
И лага счет, и склянок бой
Нам не понять, само собой,
Как в небе звезд расположенья.
Плывем вслепую – ждем крушенья:
Грозят нам скалы с двух сторон
Погибелью без похорон.
Мы много сказочных созданий
Встречали на путях скитаний:
Шли мимо острова сирен,
Что завлекают пеньем в плен,
И на циклопа нарвались,
Которому хитрец Улисс —
(Такое Одиссею в Риме
Дано было второе имя) —
Глаз выколол. Но этот глаз
Вновь оживает каждый раз,
Чуть Полифем почует нюхом,
Что понесло дурацким духом.
А если разъярен циклоп,
Глаз вырастает во весь лоб.

 

[Shakespeare]

Под жернов лег дурак, который
Всех вовлекать привык в раздоры:
Хлебнет он муки и позора!

* * *

Известно, склочник был бы рад
Весь мир вовлечь в раздор, в разлад,
Чтобы шумела сплетня злая,
Враждой неистовой пылая.
Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь,
Причем лишь после обнаружишь,
Что это сделал тот, с кем дружишь.
А клеветник с ехидным смехом —
Утешен, горд своим успехом —
Злорадствует: «Кунштюк был тонкий:
Все шито-крыто, – я в сторонке!»
Мерзавец убежден, конечно,
Что тайну сохранит навечно.
Вот козырь-то его каков!
Не счесть таких клеветников,
Что разожгут коварной сплетней
Пожары распри многолетней.
К преступной цели напролом
Шел так же и Авессалом;
До времени неуязвимы,
Свои повсюду есть Алкимы,
Что сеют распри меж друзьями,
В ловушки попадая сами.
Того надежда обманула,
Кто весть о гибели Саула
Принес Давиду, но на месте
Царем казнен был за известье.
Тем кончили и два злодея,
Что умертвили Иевосфея.

Кто распри вспахивает поле,
Под жернов ляжет поневоле.
Почти всегда наверняка
Мы узнаем клеветника,
Хоть он коварен и хитер:
Дымится шапка – значит, вор!
Дурак – за дверью, но смотри:
Он там, а уши тут, внутри!

 

[Shakespeare]

Теперь вести себя прилично
Не в моде стало, и обычно
И женский пол, себя позоря, Стал срамословить в разговоре.
Мужья – пример для жен своих,
А дети учатся у них:
Там, где аббат не враг вина,
Вся братия пьяным-пьяна!

 

[Shakespeare]

Нетрудно глупость бичевать,
Если ни разу надевать
И самому тебе пока
Не приходилось колпака.

* * *

Дурак большой, конечно, тот,
Кто платит мастерам вперед:
К чему о качестве старанье,
Коль деньги получил заране?
Хоть был заказу срок назначен,
Но если он вперед оплачен,
То наперед и знай: не раз
Просрочен будет твой заказ.
Допустим, мне вперед заплатят
(Надолго все равно не хватит!),
Чтоб я не трогал дураков.
Признаюсь без обиняков:
адут – возьму: кормиться надо,
Но ты, дурак, не жди пощады!
Когда бы только денег ради
Я эти заполнял тетради,
То цели бы не увидал
И всех трудов не оправдал.
Однако лишь во имя божье,
Да и на благо миру тоже
Предпринял я свои труды,
А не для славы или мзды:
Был бескорыстен я вполне —
И в этом бог свидетель мне!
Я знаю, за мои писанья
Не избежать мне наказанья.
Руководясь благой мечтой
(Не знать ей клеветы худой!),
Я господу отчет представлю
И, если перед ним слукавлю,
Его заветы искажу
Иль что-то темное скажу,
Я примирюсь с любою карой
За каждый новый грех и старый.
Всех вас я об одном прошу:
Пускай все то, о чем пишу,
Добру послужит и вреда
Не порождает никогда!
Не для того трудился я,
Хоть знаю, что судьба моя —
Судьба цветка: всем пчелам – мед,
А паукам он яд дает.
Я и на это не скуплюсь —
Тут хватит всем, на всякий вкус
Того, что есть. А нет – так нет,
И требовать того не след:
Не унести ведь никому
Тех ценностей, что нет в дому!
Кто благомыслия не хочет,
Тот на меня пусть зубы точит,
Но по его речам поймут,
Что он болван и баламут.
Все то глупцы порочат злобно,
В чем разобраться неспособны.
Чужие спины б им на время —
Изведали б чужое бремя!
Читай собранье этих притч,
Кто может пользу их постичь,
А сам я разберусь и так,
Где ногу тесный жмет башмак,
Где тут ошибка, где огрех,
За что меня корить не грех:
«Врач, исцеляйся сам, – по виду
И ты из наших, не в обиду!»
Ну, что ж! Свидетельствую богу,
Что наглупил я в жизни много,
И мне тот орден уготован,
Что мною же самим основан.
Колпак прирос ко мне, друзья,
Стянуть его не в силах я.
Но я стараюсь – и скажу,
Что сил на это не щажу, —
Глупца, в каком бы ни был чине,
Распознавать в любой личине.
Надеюсь, мне господь поможет —
Мои успехи приумножит.
Сих проповедей фолиант
Кончает так Себастиан Брант,
Хоть эта истина стара:
Сегодня так же, как вчера,
Открыта всем стезя добра!

 

[Shakespeare]

Язык на привязи держать —
Душе от страха не дрожать.
Честь болтовнёю не стяжать.

* * *

Несносен тот глупец, который
Со всеми затевает споры,
Хоть люди и молчат кругом,
В душе смеясь над дураком
Иль скрыть негодованье силясь:
«Вновь диспутировать он вылез!»
Тем, кто не к месту рад болтать,
Им «Братство дураков» под стать.
Хоть и не спрошен был, а сам
Дурак спешит ответить вам,
Как бы самодовольно бряк:
«Любуйтесь, люди, я – дурак!»
Болтун и болтовнёю сыт,
Но горек будет поздний стыд!
И документы, коль захочет,
Болтун преступно опорочит:
Болтать ему не трудно, – вот
Когда на исповедь придет,
Тут отнимается язык,
Тут он заика из заик!

Иной бы умным показался,
Когда б, на грех, не разболтался.
Забарабанил дятел в ствол —
К своим птенцам тебя привел.
Молчанье – щит от многих бед,
А болтовня всегда во вред.
Язык у человека мал,
А сколько жизней он сломал.
Свой проявляя низкий норов, —
Виновник сплетен, склок, раздоров!
Но вот чего не взять мне в толк:
И хищников – будь лев иль волк —
Всех можно укротить, и лишь
Язык людской не укротишь:
Он то лопочет, то стрекочет,
Всех, кто нам дорог, опорочит,
Предатель он и клеветник,
Наш злой, издевчивый язык!
Язык лишь тем вредить не в силе,
Кто вечным сном уснул в могиле.
Язык – хитрец и лжец исконный,
Толкует вкривь и вкось законы,
Добро он в зло преобразит,
Любую правду исказит
И из суда наверняка
С сумою пустит бедняка.

Что болтуну? Как хочет врет,
Вранье щекочет сладко poт,
И ради красного словца
Предаст и мать он и отца.
Напыщенного пустослова
Толпа превозносить готова,
А уж коль знатность налицо,
На ком потоньше сукнецо,
Наряд богатый, кольца блещут,
Тех уж никто не оклевещет!
Кафтан потертый не в чести —
С ним власти не приобрести.
Когда бы дожили до нас,
Ораторствуя и сейчас,
Два златоуста из Афин —
Сам Демосфен и с ним Эсхин,
И Цицерон, – их знаньям грош
Была б цена, и пышно ложь
В их красноречье б распускалась,
Чтоб глупость ими увлекалась.

Грех не в опаску болтунам,
А лжец – друг ненадежный нам.
Кто имя божие хулит,
Хулы своей не утаит,
Куда б ему ни удалиться:
Слова его подхватят птицы.
Расплата будет так горька:
Длинна у господа рука!

Кто бревна тешет над собой,
Исхлестан острою щепой.
Разинутый не в меру рот
Отвратнейшую дрянь сожрет.
Дурак красно болтать желает,
Мудрец молчит и размышляет.
Дороже ценится молчанье,
Чем празднословья недержанье.

Молчанью – золота цена,
А речь бесценна, коль умна!

 

[Shakespeare]

Заткнуть бы глотки болтунам —
Увы, не хватит кляпов нам!
Нельзя предусмотреть никак
Того, что сочинит дурак.
Так в мире повелось оно —
Избегнуть сплетен не дано:
Кто любит петь, кто кукарекать,
Баран-дурак привык бебекать.

 

[Shakespeare]

На свете нет порока гаже:
Муж просвещенный, мудрый далее,
Предавшись пьянству, до конца
Лишится славы мудреца.

 

[Shakespeare]

На свете нет порока гаже:
Муж просвещенный, мудрый далее,
Предавшись пьянству, до конца
Лишится славы мудреца.

 

[Shakespeare]

Вас, кто врачует самозванно,
Пройдохи ловкие, профаны,
Вас обличаю, шарлатаны!

* * *

Что скажешь ты глупцу врачу,
Который, глядя на мочу
Смертельно тяжкого больного,
В растерянности бестолковой
Хватает лекарский томище
И указаний, неуч, ищет?
Пока вникает он, смекает, —
Больной и дух свой испускает!
Иные лезут в медицину,
Всего и зная лишь рицину
И то, что в книжке-травнике
И у старух на языке,

Противу правды не греша,
Скажу, что много барыша
По милости больных болванов
Течет в карманы шарлатанов.
Как в старину, так в наши дни
Любую лечат хворь они
И разбираться не привыкли,
Кто болен – юноша, старик ли,
Какого пола пациент,
Каков природный элемент:
Горяч, прохладен, сух иль влажен,
А вид у них напыщен, важен!

Мешок травы, бочонок мази —
Вот пластырь вам для всех оказий:
Столь действенная сила в нем,
Что и нарыв, и перелом,
И язвы, и параличи —
Всё этим пластырем лечи!
Кто пользует болезни глаз
Одною мазью каждый раз,
Кто без сосуда для воды
(Невеждам в этом нет нужды!)
Клистиры ставит, очень просто
Себя прославит, как Цуоста!
Подобный врач похож при этом
На адвоката, что советом
Не выручит: не знает он,
Какой к чему приткнуть закон!
Духовнику он также пара,
Не знающему, что за кара
Вас на суде господнем ждет
За этот грех или за тот.

Беда, коль неуч неумело
Не за свое берется дело
И только мзду, обманщик, любит:
Доверишься ему – погубит!

 

[Shakespeare]

Царят на свете три особы,
Зовут их: Зависть, Ревность, Злоба.
Нет им погибели до гроба!

* * *

Глупцов рождают нам всегда
С избытком Зависть и Вражда.
Желая вас предостеречь,
О них веду сегодня речь.
В словах «твой», «мой» находим завязь
Того плода, чье имя Зависть.
Хуля мое, ты им прельщен,
Чем я, конечно, возмущен.

Чуть Зависть нас однажды ранит,
Смертельной эта рана станет.
Природа Зависти одна:
Наметит цель себе она —
И чтоб достичь ее верней,
И день и ночь стремится к ней.
Ни сна, ни отдыха ей нет,
А сердцу – боль, а сердцу – вред.
Как жалкий пес, завистник бедный
Страдает, отощавший, бледный,
И, задыхаясь в лютой злобе,
На всех он смотрит исподлобья.
Смеется Зависть нам на горе,
Когда корабль потопит в море.
Не станет пищи ей – сожрет
Сама себя, но не умрет.

У Зависти есть страшный яд —
Им отравляет брата брат:
Припомним Каина, Исава,
Себя покрывших черной славой;
Сынам Иакова, Фиесту
И многим тут нашлось бы место.
Так Зависть обуяла их,
Что в них и голос крови стих!
Ведь нет вражды неукротимей,
Чем ненависть между своими!

 

[Shakespeare]

Дурак пред вами – скопидом.
Стяжать, стяжать любым путем
Цель его жизни, счастье в том.
Дурак – добро копящий скряга,
Ему его добро не в благо.
Кому богатства он откажет,
Когда в свой час в могилу ляжет?

 

[Shakespeare]

От злой жены чтоб улизнуть,
Найти покой хоть где-нибудь, —
Муж пустится и в дальний путь.


* * *


Дабы не вызвать нареканий,
Я вас предупреждал заране:
Достойных женщин ни одним
Стихом не трону я своим,
Но осужденья заслужу,
Когда плохих не осужу.
Жена, коль не глуха к внушенью,
Не столь падка на искушенья.
Муж ласков, коль жена нежна,
И он суров, коль зла жена.
Но раз у бабы лютый норов,
Не оберешься разговоров:
Брань, верещанье, воркотня
И ночью, и в теченье дня,
Попреки, плюхи, пыль столбом
И ложь на лжи – хоть в стену лбом!
Брань не смолкает и в постели:
Супруг несчастный терпит еле,
Внимая проповеди в час,
Когда сам пастырь спит у нас.
Тянуть с женой веревку станешь —
Знай, никогда не перетянешь!
Иная с виду так скромна,
А дома – лишь она умна:
Чтоб муж молчал, не поучал.
Чтоб ничего не замечал!
Язык иной жены для мужа
Врага отъявленного хуже.
Уж если баба распалится,
Она свирепее, чем львица,
Оберегающая львят,
Когда пленить их норовят.
Мы, поразмыслив кой о чем,
К такому выводу придем:
Ловушек нет страшней на свете,
Чем тайные силки и сети,
Что женщины спокон веков
Плетут для ловли дураков.

 

[Shakespeare]

Душеспасительные книжки
Пекут у нас теперь в излишке,
Но, несмотря на их число,
Не уменьшилось в людях зло:
Писанья эти ничему
Теперь не учат! В ночь и в тьму
Мир погружен, отвергнут богом,
Кишат глупцы по всем дорогам.
Жить дураками им не стыдно,
Но узнанными быть обидно.