Пьер де Ронсар ✏ Любя, кляну, дерзаю, но не смею

  • Автор темы Автор темы Shakespeare
  • Дата начала Дата начала

Shakespeare

Про-Тестер
Регистрация
6/8/25
Сообщения
14,439
Репутация
475
Лайки
1,531
Депозит
0.85$
Любя, кляну, дерзаю, но не смею,
Из пламени преображаюсь в лед,
Бегу назад, едва пройдя вперед,
И наслаждаюсь мукою своею.

Одно лишь горе бережно лелею,
Спешу во тьму, как только свет блеснет,
Насилья враг, терплю безмерный гнет,
Гоню любовь — и сам иду за нею.

Стремлюсь туда, где больше есть преград.
Любя свободу, больше плену рад,
Окончив путь, спешу начать сначала.

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,
И все же невозможного хочу,—
Такой мне Парка жребий начертала.
 
Когда грачей крикливых стая,
Кружась, готовится в отлёт
И, небо наше покидая,
Пророчит осени приход,
Юпитер кравчего зовёт,
И влаге тот велит пролиться,
И, значит, хмурый небосвод
Надолго тучами замглится.
И будет Феба колесница
Сквозь мрак лететь к весне другой.
А ты спеши в свой дом укрыться
И, чуждый суете людской,
Блаженствуй в горнице сухой,
Пока мертва земля нагая —
Трудолюбивою рукой
Тебя достойный стих слагая.
Как я, возжаждай — цель благая! —
Ужасный превозмочь закон,
Которым Жница роковая
Весь мир тиранит испокон.
И, чтоб греметь сквозь даль времён,
Трудись упорно. В час досуга
С тобою здесь Тибулл, Назон
И лютня, дум твоих подруга.
Когда бушует дождь иль вьюга,
А в дверь стучится бог шальной,
И ни любовницы, ни друга, —
Одушевлённых струн игрой
Гони мечтаний грустных рой.
Когда ж ты стих довёл до точки,
Усталый мозг на лад настрой
Бургундским из трёхлетней бочки.
 
Коль на сто миль вокруг найдётся хоть одна
Бабёнка вздорная, коварная и злая, —
Меня в поклонники охотно принимая,
Не отвергает чувств и клятв моих она.

Но кто мила, честна, красива и нежна,
Хотя б я мучился, по ней одной вздыхая,
Хотя б не ел, не спал — судьба моя такая! —
Она каким-нибудь ослом увлечена.

И как же не судьба? Всё быть могло б иначе,
Но такова любовь и так устроен свет.
Кто счастья заслужил, тому ни в чём удачи.

А дураку зато ни в чём отказа нет.
Любовь-изменница, как ты хитра и зла!
И как несчастен тот, в чьё сердце ты вошла!
 
Так мало жизни в нас, любезный мой Белло,
Мы служим зависти, а это ли не зло?
Мы служим милостям — с рожденья до кончины
Наш разум суетный терзая без причины.
Найдётся ли ещё на свете существо,
Что ищет гибели для рода своего?
И только человек при случае удобном
Охотно нанесёт удар себе подобным.
Взгляни на грузного, усердного вола, —
Его на пользу нам Природа создала.
На нём из года в год мы бороним и пашем:
О пропитании заботится он нашем.
Лишённый разума, приученный к ярму,
Он не желает зла собрату своему
И поздно вечером, под тёплой крышей хлева,
Лежит, не ведая ни ярости, ни гнева,
И мирно спит, забыв и плуг, и борозду,
Пока заря его не призовёт к труду.
Один лишь человек счастливым быть не может:
Нас вечно что-нибудь снедает, мучит, гложет,
И если кто чихнул, мы в гневе, мы кипим,
Полночи иногда от страха мы не спим,
Услышав под окном крикливого буяна,
Какой-то злобный червь нас точит постоянно, —
Перед вельможами лакействуем, дрожим,
Нам мало бед своих — мы тянемся к чужим:
К злопамятству и лжи, порокам вездесущим,
Но человеческой природе неприсущим,
Тщеславье губит нас, любовь притворство, лесть,
Несчастья худшие из всех, какие есть, —
Скажи, до коих пор присваивать мы будем
Грехи и слабости, несвойственные людям!
 
Я посылаю вам букет. В букете —
Цветы, чей лучший полдень миновал:
Когда бы я их нынче не сорвал,
Они б увяли завтра на рассвете.

Пускай напомнит вам судьба соцветий,
Что красота — непрочный матерьял,
И как бы ярко день нам ни сиял,
Он минет, как минует всё на свете.

Проходит жизнь, проходит жизнь, мадам,
Увы, не дни проходят — мы проходим —
И нежность обречённую уводим

Навстречу сокрушающим годам.
Все наши ночи — забытья кануны.
Давайте же любить, пока мы юны.
 
Одэ Колиньи, кардиналу Шатильонскому

Вам, дорогой Одэ, пожалуюсь я ныне,
Своей Фортуны лик явив, как на картине;
Вам, бывшему ко мне заботливей отца
В благодеяниях, которым нет конца.
Столь мудрой доброте горячность не пристала,
Не станет отличать она кого попало,
А если отличит, едва ли оттолкнёт
На следующий день! — чужд ветрености тот,
В ком сочетаются по склонности природной
Ум попечительный с душою благородной.
Вам, вам я жалуюсь, любезный Меценат,
Как много прихоти Фортуны мне вредят, —
Фортуны лживой, злой, враждебно исступлённой,
Тупой, бессовестной, безбожной, беззаконной,
Что бродит по Земле, прельщая и маня,
Но от достойных душ бежит, как от огня,
Дабы, найдя Порок, упасть ему в объятья, —
Недаром в женское она одета платье.
Случится ли кому под власть её попасть,
Слепая бестия натешится им всласть:
Раздразнит выгодой, разгорячит успехом —
А за спиной предаст его с глумливым смехом,
Возвысить посулит и вознести до звёзд,
И точно, вознесёт — на площадной помост!
Не столько даже тем Фортуна докучает,
Кто в хрупком корабле удары бурь встречает
И, жаждой золота заморского объят,
Рискует в поисках заветных Эльдорад;
Ни тем, бесчисленным, кто обречён нуждою
Влачиться целый век унылой бороздою
И, не жалея сил для чёрствого куска,
Стрекалом погонять ленивого быка;
Нет, ополчается она на сильных мира,
 
Эй, паж, поставь нам три стакана.
Налей их ледяным вином.
Мне скучно! Пусть приходит Жанна,
Под лютню спляшем и споём,
Чтобы гремел весельем дом.
Пусть Барб идёт, забот не зная,
Волос копну скрутив узлом,
Как итальянка озорная.

Был день — и вот уже прошёл он,
А завтра, завтра, старина…
Так пусть бокал мой будет полон,
Хочу упиться допьяна,
Мне только скука и страшна.
А Гиппократ — да врёт он, право,
Я лишь тогда и мыслю здраво,
Когда я много пью вина.
 
Я грустно, медленно, вдоль мутного потока,
Не видя ничего, бреду лесной тропою.
Одна и та же мысль мне не даёт покою:
О ней, – о той, в ком нет, казалось мне, порока.

О дай мне отдых, мысль, не мучай так жестоко,
Не приводи одну причину за другою
Для горьких слёз о том, что и теперь, не скрою,
Мне больно сердце жжёт и сводит в гроб до срока.

Ты не уходишь, мысль? Я развалю твой дом,
Я смертью собственной твою разрушу крепость.
Уйди, прошу, оставь мой разум наконец!

Как хорошо забыть, уснув могильным сном,
Измену, и любовь, и эту всю нелепость –
То, от чего навек освобождён мертвец.
 
Крепче лоз, оплетающих ульмову кору,
Гибкой мощью дрожа,
Узой рук меня, плачу, в блаженную пору
Ты обвей, госпожа!

И, притворствуя сон, ты, лица обаянье
На чело мне клоня,
Лобызая, излей свою прелесть, дыханье
Да и сердце в меня.

Если так ты поступишь — очами твоими
(Нет милее мне клятв!)
Я клянусь, что отныне не буду другими
Обольщеньями взят;

Но, склоненный в ярмо твоего государства,
Сколь ни строг его лет,
Одновременный нас в Елисейское царство
Корабль перевезет.

Залюбившимся на смерть, нам в сени миртинной
Лет бесчисленный ряд
Слушать, как там герои и героини
Лишь любовь говорят.

То мы будем плясать по цветеньям прибрежным
В пеньях той стороны,
То, от бала устав, мы укроемся в нежной
Вечных лавров тени,

Где легчайший Зефир, задыхаясь, качает
На весенний распев.
Где — цветы апельсин, где — влюбленный, играет
Меж лимонных дерев.

Милого там апреля бессмертное время
Неизменно стоит,
Там земля, упраздняя заботное бремя,
Вольной грудью дарит,

Там давнишних влюбленных святая станица,
Славя нас по векам,
На поклон принесется и будет гордиться,
Что приблизилась к нам.

Хоровода среди на цветущие травы
Нас веля восседать,
Ни одна, ни Прокрида не счтет себя правой
Места нам не отдать,

И ни та, кого бык под обманчивой шкурой
Умыкал за моря,
И ни та, кого Фебу невинной и хмурой
Лавра скрыла кора,

И ни те, кто, мечтая, склонились на ложе —
Артемис и Дидо,
И ни эллинка та, с кем красою ты схожа,
Будто имя твое.
 
Когда одна, от шума в стороне,
Бог весть о чем рассеянно мечтая,
Задумчиво сидишь ты, всем чужая,
Склонив лицо как будто в полусне,

Хочу тебя окликнуть в тишине,
Твою печаль развеять, дорогая,
Иду к тебе, от страха замирая,
Но голос, дрогнув, изменяет мне.

Лучистый взор твой встретить я не смею,
Я пред тобой безмолвен, я немею,
В моей душе смятение царит.

Лишь тихий вздох, прорвавшийся случайно,
Лишь грусть моя, лишь бледность говорит,
Как я-люблю, как я терзаюсь тайно.
 
О воздух, ветры, небеса, и горы,
Овраг и дол, леса в листве резной,
В брегах витых ручей с водой шальной,
О вырубки, густеющие боры,

Пещеры мшистые, пустые норы,
О лист лозы и колос наливной,
Луга, цветы, Гастин, Луар родной,
Мои стихи, в которых грусть укора!

Прощаясь, болью полон через край,
Очам не в силах я сказать «прощай» —
Тем, что избыть мне не дают печали.

Я б вас просил, дол, ветры и трава,
Брега, ручьи, овраг и дерева,
Цветы, чтоб вы привет мой передали!
 
Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,
Одета лишь волос туникой золотой,
То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой,
Распустишь до колен волною нестесненной —

О, как подобна ты другой, пенно-рожденной,
Когда волну волос то. заплетя косой,
То распуская вновь, любуясь их красой,
Она плывет меж нимф по влаге побежденной!

Какая смертная тебя б затмить могла
Осанкой, поступью, иль красотой чела,
Иль томным блеском глаз, иль даром нежной речи?

Какой из нимф речных или лесных дриад
Дана и сладость губ, и этот влажный взгляд,
И золото волос, окутавшее плечи?
 
С пылающей душой, истерзан Аполлоном,
Я одержим одним желаньем непреклонным:
Орфеем новым стать и, робость поборов,
Сорвать с небесных тайн сверкающий покров,
И сердцем, где восторг священный пламенеет,
Восславить ту, чей блеск вовек не потускнеет, —
На мир она смотреть привыкла свысока,
По прихоти её сменяются века,
И годы, и часы, но, царственно прекрасна,
Законам собственным богиня неподвластна.
Сомнений тягостных опять предвижу дни,
Но нечто высшее мне говорит: «Дерзни
И труд свой посвяти достойнейшей на свете,
Чьё имя сберегут пергаменты столетий».
О вечно юная, мне силы подари
Тебе, божественной, воздвигнуть алтари!
Дай медный мне смычок и бронзовые струны,
Над лирою стальной пусть голос мой чугунный
Гремит немолчными раскатами, пока
Вершит над нами суд бессмертная рука, —
Таков твой истинный и безраздельный жребий:
Владычица богов, одна царишь ты в небе,
Вдали от наших бед и суеты мирской,
Что долгие века терзают род людской,
И нет счастливее твоей державной доли.
Когда сияешь ты на золотом престоле,
И солнцем озарён просторный твой чертог,
И шёлка алого искрящийся поток
По царственным плечам струится величаво, —
Чьей славой хоть на миг твоя затмится слава!
Алмазным скипетром бестрепетной Судьбе
Путь указуешь ты, как преданной рабе,
Что у высокого склонилась пьедестала
И над небесными вратами начертала
Веленья дерзкие победного жезла
И девять сводчатых святилищ возвела,
Скрывая этот мир покорный, что недаром
Лежит у ног твоих вечнозелёным шаром.
Направо от тебя, беспечна и свежа,
Блистает Молодость, Природы госпожа,
И водопад волос огнём струится тёмным,
И грудь вздымается в пыланье неуёмном,
Когда весёлая, румяная лицом,
Откинув стройный стан, охваченный кольцом
Витого пояса, она рукой проворной
Даёт испить тебе напиток животворный
Из чаши золотой, дарующей навек
Избыток бодрости; меж тем, как человек
Устало хмурит лоб, чело твоё не тронет
Дыханье Старости: седую ведьму гонит
Богиня юная притихнувших небес,
Чтоб мир не одряхлел и вовсе не исчез.
Чуть в отдалении на страже неизменной
Стоит Могущество, и взор его надменный
Пылает над резьбой позолочённых лат,
И зорко стережёт отточенный булат
Империи твоей незримые границы,
Дабы стремительных столетий колесницы
Бессмертью твоему не нанесли вреда,
И злейший недруг твой, завистная Вражда,
Не привела Раздор, что на погибель миру
Грозится захватить вселенскую порфиру,
В слепых Стихиях дух рождая бунтовской
И, Хаос возвратив, навек изгнать Покой.
Но поплатился враг за низкую измену, —
Меч Добродетели поверг его в Геенну,
В Геенну, где века томиться будет он,
К стенам пылающей темницы пригвождён.
Тебе вослед, скромней служанки бессловесной,
Природа шествует по синеве небесной,
На посох опершись, и весь Олимп святой
Колени преклонил пред этой простотой.
Достойнейший Сатурн, старик седобородый,
Ступает медленно за матушкой Природой,
Сжимая рукоять зубчатого серпа,
Светила древнего там пролегла тропа,
Равновеликими размерена шагами,
И годы движутся огромными кругами.
О неизменная, деяния твои
Питают этот мир, что в сладком забытьи
Спит на груди твоей, и нет благословенья
Отрадней для него; веков бегущих звенья
Соединила ты и царственной рукой
На землю пролила напиток колдовской,
Дарящий молодость и жизненную силу,
И, чудом миновав бесславную могилу,
Цветёт беспечный мир, всё тот же, что вчера! —
К людскому роду ты, увы, не так щедра.
Совсем не о таком мечтали мы наследстве:
Для смертных даже смерть не худшее из бедствий!
Как видно, человек у неба не в чести,
Спасенье должен он в потомстве обрести,
В заботах ревностных о продолженье рода,
Ждать обновления велит ему Природа
По наущению Киприды, чей закон
Взаимной радостью влюблённых подкреплён.
Но нет нужды тебе в извечном обновленье —
Всей сущностью своей ты отрицаешь тленье,
И Парки нить твою вовек не оборвут,
Нет Смерти в небесах, где божества живут,
И только здесь, внизу, страшна её гримаса:
Всех прибирает Смерть, царя и волопаса,
Её, безбожную, поди умилосердь! —
Сохи от скипетра не отличает Смерть.
Законы ты одна всему диктуешь свету,
Но волю царскому престольному Совету
С недосягаемой надзвёздной высоты
В словах обыденных не объявляешь ты,
Не скажешь никогда: «Так было или будет», —
О таинствах времён твой гордый ум не судит,
Подобно нам, и то, что минуло давно,
И то, чему ещё случиться суждено,
Всё представляется тебе единым мигом,
Ты неизвестности не тяготишься игом:
Ни дня вчерашнего, ни завтрашнего дня
Нет для тебя одной, — всё в памяти храня,
Эпохи видишь ты невидимые нами,
Они нам кажутся пустыми именами,
И те, чей срок прошёл, и те, которых нет,
Несовершенными родились мы на свет,
Из праха вышли мы и снова станем прахом,
Сиянье божества отвергли мы со страхом
С тех пор, как ослепил нас первородный грех,
Но памятью времён, таимой ото всех,
Былых и будущих, владеешь ты навечно,
И сколь земная персть убога и увечна,
Столь совершенна ты в зените бытия!
Тебя бежит распад, любая часть твоя
Единство целого исконно означала,
Предела нет тебе, как не было начала,
Неуязвимая, во всём завершена,
Как в бесконечности, в себе заключена,
Ты всюду и нигде, ты миг и вечность разом,
Безмерности твоей постичь не в силах разум.
Праматерь всех богов, взываю — обрати
Свой взор всевидящий на грешные пути
И в отблесках огня, с вершины гордой башни
По-царски одари нас милостью всегдашней,
Богиня светлого Олимпа, круг земной
Я завершить спешу и, в мир сходя иной,
Молю о встрече там с прекрасной Маргаритой, —
Да будет этот гимн ей верною защитой!
 
Какой поэт в строфе шутливой
Не воспевал тебя, счастливый,
Весёлый жаворонок мой?
Ты лучше всех певцов на ветках,
Ты лучше всех, что, сидя в клетках,
Поют и летом и зимой.

Как хороши твои рулады,
Когда, полны ночной прохлады,
В лучах зари блестят поля,
И пахарь им взрезает чрево,
И терпит эту боль без гнева,
Тебя заслушавшись, земля.

Едва разбужен ранним утром,
Росы обрызган перламутром,
Уже чирикнул ты: кви-ви!
И вот летишь, паря, взвиваясь,
В душистом воздухе купаясь,
Болтая с ветром о любви.

Иль сереньким падёшь комочком
В ложбинку, в ямку под кусточком,
Чтобы яйцо снести туда,
Положишь травку иль пушинку
Иль сунешь червячка, личинку
Птенцам, глядящим из гнезда.

А я лежу в траве под ивой,
Внимая песенке счастливой,
И как сквозь сон, издалека
Мне слышен звонкий смех пастушки,
Ягнят пасущей у опушки,
Ответный голос пастушка.

И мыслю, сердцем уязвлённый:
Как счастлив ты, мой друг влюблённый!
Заботам неотвязным чужд,
Не знаешь ты страстей боренья,
Красавиц гордого презренья,
Вседневных горестей и нужд.

Тебе всё петь бы да резвиться,
Встречая солнце, к небу взвиться
(Чтоб весел был и человек,
Начав под песню труд прилежный),
Проститься с солнцем трелью нежной, —
Так мирный твой проходит век.

А я, в печали неизменной,
Гоним красавицей надменной,
Не знаю дня ни одного,
Когда б, доверившись обману,
Обманом не терзал я рану
Больного сердца моего.
 
Как тот, кто из окна вниз устремляет око
И видит пред собой открывшийся широко
В разнообразии природной пестроты
Окрестный дол: здесь холм, тропа, ручей, кусты
Являются ему, а там овраг, дубрава,
Поляна, пасека, дорога, мост, канава,
Сад, виноградник, луг, пруд, пастбище, загон,
Чертополох, бурьян — куда ни смотрит он,
В пространстве медленно блуждая взором праздным,
Везде красивое смешалось с безобразным,
Хорошее с дурным, — так, Де Мазюр, и тот,
Кто не спеша читать мои стихи начнёт,
Увидит, сколь они между собой не сходны:
Где хороши, где нет, где чудны, где негодны.
Что делать? Бог один непогрешим во всём.
Пестры мои стихи, как на пиру большом,
Где потчует гостей король иль князь богатый,
Различны кушанья, приправы, ароматы:
Здесь то, что хвалят все, не нравится иным,
Что сладко одному, то горько остальным,
Тот любит огурцы, а этот заливное,
Тот старое вино, а этот молодое,
Тот жареную дичь, а этот свежий крем,
И не бывает так, что пир приятен всем.
Сам государь меж тем пирует с наслажденьем,
И не смущён ничуть: ведь он не принужденьем
Гостей взыскательных на торжество собрал —
Коль правду говорить, не всякого и звал.
Я тоже не грожу судом и казнью лютой
Тому, кто книг моих не знает почему-то;
Кто хочет — их прочтёт, кто хочет — купит их.
Бывает, нравится кому-нибудь мой стих, —
Я радуюсь тогда; нет — остаюсь бесстрастен:
Здесь ничего, Мазюр, я изменить не властен.
Лишь те, кто верует по-новому средь нас,
Своим брюзжанием дивят меня подчас:
«Ронсар, — твердят они, — в земле талант скрывает,
То битвы, то любовь с усердьем воспевает;
Он мог великим стать, когда бы всё презрел
И одного Христа в хвалебных гимнах пел,
Но отвратил его от дум благочестивых
 
Как только входит бог вина,
Душа становится ясна.
Гляжу на мир, исполнясь мира,
И златом я и серебром —
Каким ни захочу добром —
Богаче Креза или Кира.

Чего желать мне? Пой, пляши —
Вот всё, что нужно для души.
Я хмелем кудри убираю,
И что мне почестей дурман!
Я громкий титул, важный сан
Пятой надменной попираю.

Нальём, друзья, пусть каждый пьёт!
Прогоним скучный рой забот,
Он губит радость, жизнь и силу.
Нальём! Пускай нас валит хмель!
Поверьте, пьяным лечь в постель
Верней, чем трезвым лечь в могилу!
 
Когда грачей крикливых стая,
Кружась, готовится в отлёт
И, небо наше покидая,
Пророчит осени приход,
Юпитер кравчего зовёт,
И влаге тот велит пролиться,
И, значит, хмурый небосвод
Надолго тучами замглится.
И будет Феба колесница
Сквозь мрак лететь к весне другой.
А ты спеши в свой дом укрыться
И, чуждый суете людской,
Блаженствуй в горнице сухой,
Пока мертва земля нагая —
Трудолюбивою рукой
Тебя достойный стих слагая.
Как я, возжаждай — цель благая! —
Ужасный превозмочь закон,
Которым Жница роковая
Весь мир тиранит испокон.
И, чтоб греметь сквозь даль времён,
Трудись упорно. В час досуга
С тобою здесь Тибулл, Назон
И лютня, дум твоих подруга.
Когда бушует дождь иль вьюга,
А в дверь стучится бог шальной,
И ни любовницы, ни друга, —
Одушевлённых струн игрой
Гони мечтаний грустных рой.
Когда ж ты стих довёл до точки,
Усталый мозг на лад настрой
Бургундским из трёхлетней бочки.
 
Коль на сто миль вокруг найдётся хоть одна
Бабёнка вздорная, коварная и злая, —
Меня в поклонники охотно принимая,
Не отвергает чувств и клятв моих она.

Но кто мила, честна, красива и нежна,
Хотя б я мучился, по ней одной вздыхая,
Хотя б не ел, не спал — судьба моя такая! —
Она каким-нибудь ослом увлечена.

И как же не судьба? Всё быть могло б иначе,
Но такова любовь и так устроен свет.
Кто счастья заслужил, тому ни в чём удачи.

А дураку зато ни в чём отказа нет.
Любовь-изменница, как ты хитра и зла!
И как несчастен тот, в чьё сердце ты вошла!
 
Вот вам комедия — образчик преотличный
Земного бытия. На наш уклад привычный
С вниманьем пристальным как поглядишь порой:
Весь мир — театр, мы все — актёры поневоле,
Всесильная Судьба распределяет роли,
И небеса следят за нашею игрой.

На разных языках, в шелках или в обносках,
Выходят представлять на мировых подмостках
Вельможа и пастух, разбойник и король;
Но ни один из всех, какого б ни был роду,
Не властен сам свою переменить природу,
Прожить чужую жизнь, сыграть чужую роль.

Один пасёт овец, другой народом правит,
Тот ищет почестей открыто, тот лукавит,
Тот занимается торговлей, тот — войной;
Но вечно точит всех тупой напильник страха,
И дерзких замыслов не уберечь от краха,
И призрачен, как сон, недолгий путь земной.

Дух человеческий не ведает покоя:
То радостью влеком, то одержим тоскою,
Досадой уязвлён, тщеславьем подогрет,
Он понукает жизнь, как пожилую клячу,
А коли молод он, да влюбится впридачу —
Так прочь и здравый смысл, и дружеский совет!

Честь, кротость и добро — увы, где ваше царство?
На небесах! А здесь всё — злоба, всё — коварство,
Как на большом торгу: скупают, продают,
Меняют и крадут, хулят и хвалят разом
Одну и ту же вещь, и не моргнувши глазом,
За добродетели пороки выдают.

Напрасно наш Творец привил к рассудку завязь
Воображения: так появилась зависть,
И ревность, и любовь, что разума сильней;
Как плотью, жилами, и кровью, и костями,
Так от рожденья мы наделены страстями,
И то же будет впредь — и до скончанья дней.

Так стоит ли мечтать о жизни беспорочной
На свете, где, как дым, всё зыбко и непрочно,
Всё переменчиво, как ветер и волна!
Блажен, стократ блажен, кто соблюдает меру,
Кто мудро следует лишь доброму примеру
И верен сам себе в любые времена.
 
Так мало жизни в нас, любезный мой Белло,
Мы служим зависти, а это ли не зло?
Мы служим милостям — с рожденья до кончины
Наш разум суетный терзая без причины.
Найдётся ли ещё на свете существо,
Что ищет гибели для рода своего?
И только человек при случае удобном
Охотно нанесёт удар себе подобным.
Взгляни на грузного, усердного вола, —
Его на пользу нам Природа создала.
На нём из года в год мы бороним и пашем:
О пропитании заботится он нашем.
Лишённый разума, приученный к ярму,
Он не желает зла собрату своему
И поздно вечером, под тёплой крышей хлева,
Лежит, не ведая ни ярости, ни гнева,
И мирно спит, забыв и плуг, и борозду,
Пока заря его не призовёт к труду.
Один лишь человек счастливым быть не может:
Нас вечно что-нибудь снедает, мучит, гложет,
И если кто чихнул, мы в гневе, мы кипим,
Полночи иногда от страха мы не спим,
Услышав под окном крикливого буяна,
Какой-то злобный червь нас точит постоянно, —
Перед вельможами лакействуем, дрожим,
Нам мало бед своих — мы тянемся к чужим:
К злопамятству и лжи, порокам вездесущим,
Но человеческой природе неприсущим,
Тщеславье губит нас, любовь притворство, лесть,
Несчастья худшие из всех, какие есть, —
Скажи, до коих пор присваивать мы будем
Грехи и слабости, несвойственные людям!
 
Я посылаю вам букет. В букете —
Цветы, чей лучший полдень миновал:
Когда бы я их нынче не сорвал,
Они б увяли завтра на рассвете.

Пускай напомнит вам судьба соцветий,
Что красота — непрочный матерьял,
И как бы ярко день нам ни сиял,
Он минет, как минует всё на свете.

Проходит жизнь, проходит жизнь, мадам,
Увы, не дни проходят — мы проходим —
И нежность обречённую уводим

Навстречу сокрушающим годам.
Все наши ночи — забытья кануны.
Давайте же любить, пока мы юны.
 
Назад
Сверху Снизу