Пьер де Ронсар ✏ Любя, кляну, дерзаю, но не смею

  • Автор темы Автор темы Shakespeare
  • Дата начала Дата начала

Shakespeare

Про-Тестер
Регистрация
6/8/25
Сообщения
14,439
Репутация
475
Лайки
1,531
Депозит
0.90$
Любя, кляну, дерзаю, но не смею,
Из пламени преображаюсь в лед,
Бегу назад, едва пройдя вперед,
И наслаждаюсь мукою своею.

Одно лишь горе бережно лелею,
Спешу во тьму, как только свет блеснет,
Насилья враг, терплю безмерный гнет,
Гоню любовь — и сам иду за нею.

Стремлюсь туда, где больше есть преград.
Любя свободу, больше плену рад,
Окончив путь, спешу начать сначала.

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,
И все же невозможного хочу,—
Такой мне Парка жребий начертала.
 
Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада
Я приближаюсь глух, изглодан, чёрен, слаб,
И смерть уже меня не выпустит из лап.
Я страшен сам себе, как выходец из ада.

Поэзия лгала! Душа бы верить рада,
Но не спасут меня ни Феб, ни Эскулап.
Прощай, светило дня! Болящей плоти раб,
Иду в ужасный мир всеобщего распада.

Когда заходит друг, сквозь слёзы смотрит он,
Как уничтожен я, во что я превращён.
Он что-то шепчет мне, лицо моё целуя,

Стараясь тихо снять слезу с моей щеки.
Друзья, любимые, прощайте старики!
Я буду первый там, и место вам займу я.
 
Стихи — отбросьте грусть. Ведь не дано судьбою,
Чтобы, покуда жив — к вам слава снизошла.
Доколе жизнь моя за брег не перешла
И вам не обрести хвалы, которой стою.

Чрез тысячу годин, мой стих, пленен мечтою
Испив Луары, та ж Пермессой потекла,
Воскликнет кто-нибудь: страна, сколь ты мала,
Но все ж какой поэт в полях вскормлен тобою…

Поверьте мне, стихи: презренна добродетель,
Доколе жив еще своих годин свидетель,
Но, лишь преставится, всяк богом чтит его.

Подвох одним живым бывает верным другом,
Для славы мертвого не страшен бич его,
Им должное воздаст потомство по заслугам.
 
Если мы во храм пойдем —
Преклонясь пред алтарем,
Мы свершим обряд смиренный,
Ибо так велел закон
Пилигримам всех времен
Восхвалять творца вселенной.

Если мы. в постель пойдем,
Ночь мы в играх проведем,
В ласках неги сокровенной,
Ибо так велит закон
Всем, кто молод и влюблен,
Проводить досуг блаженный.

Но как только захочу
К твоему припасть плечу,
Иль с груди совлечь покровы,
Иль прильнуть к твоим губам,—
Как монашка, всем мольбам
Ты даешь отпор суровый.

Для чего ж ты сберегла
Нежность юного чела,
Жар нетронутого тела?
Чтоб женой Плутона стать,
Чтоб Харону их отдать
У Стигийского предела?

Час пробьет, спасенья нет —
Губ твоих поблекнет цвет,
Ляжешь в землю ты сырую,
И тогда я, мертвый сам,
Не признаюсь мертвецам,
Что любил тебя живую.

Все, чем ныне ты горда,
Все истлеет без следа —
Щеки, лоб, глаза и губы,
Только желтый череп твой
Глянет страшной наготой
И в гробу оскалит зубы.

Так живи, пока жива,
Дай любви ее права, —
Но глаза твои так строги!
Ты с досады б умерла,
Если б только поняла,
Что теряют недотроги.

О, постай, о, подожди!
Я умру, не уходи!
Ты, как лань, бежишь тревожно…
О, позволь руке скользнуть
На твою нагую грудь
Иль пониже, если можно!
 
Нет, ни камея, золотом одета,
Ни лютни звон, ни лебедя полет,
Ни лилия, что над ручьем цветет,
Ни прелесть роз в живом луче рассвета,

Ни ласковый зефир весны и лета,
Ни шум весла, ни пенье светлых вод,
Ни резвых нимф веселый хоровод,
Ни роща в дни весеннего расцвета,

Ни блеск пиров, ни ярой битвы гром,
Ни темный лес, ни грот, поросший мхом.
Ни горы в час вечернего молчанья,

Ни все, что дышит и цветет вокруг,
Не радует души, как этот Луг,
Где вянут без надежд мои желанья.
 
Когда, как хмель, что, ветку обнимая,
Скользит, влюбленный, вьется сквозь листы,
Я погружаюсь в листья и цветы,
Рукой обвив букет душистый мая,

Когда, тревог томительных не зная,
Ищу друзей, веселья, суеты,—
В тебе разгадка, мне сияешь ты,
Ты предо мной, мечта моя живая!

Меня уносит к небу твой полет,
Но дивный образ тенью промелькнет,
Обманутая радость улетает,

И, отсверкав, бежишь ты в пустоту,—
Так молния сгорает на лету,
Так облако в дыханье бури тает.
 
А что такое смерть? Такое ль это зло,
Как всем нам кажется? Быть может, умирая,
В последний, горький час, дошедшему до края,
Как в первый час пути — совсем не тяжело?

Но ты пойми — не быть! Утратить свет, тепло,
Когда порвётся нить и бледность гробовая
По членам побежит, все чувства обрывая, —
Когда желания уйдут, как всё ушло.

И ни питий, ни яств! Ну да, и что ж такого?
Лишь тело просит есть, еда — его основа,
Она ему нужна для поддержанья сил.

А дух не ест, не пьёт. Но смех, любовь и ласки?
Венеры сладкий зов? Не трать слова и краски,
На что любовь тому, кто умер и остыл?
 
Извечно Грецию венчает грек хвалой,
Испанец храбрый горд испанскою землёй,
Влюблён в Италию феррарец сладкогласный,
Но я, француз, пою о Франции прекрасной.

Для изобилия природой создана,
Всё вожделенное сынам даёт она.
В её таилищах разнообразны руды,
Там золота найдёшь нетронутые груды,
Металлов залежи, железо, серебро, —
Не счесть земли моей сокрытое добро.
Один металл идёт на памятник герою,
Другой становится изогнутой трубою
Иль, обращённый в меч, когда настанет срок,
Надменному врагу преподаёт урок.

Пройди по городам: лучом светил небесных
Сияют нам глаза француженок прелестных,
В них слава Франции моей воплощена!
Там — царственной руки сверкнёт нам белизна,
Там — гордый мрамор плеч, кудрями обрамлённых,
Там грудь мелькнёт — кумир поэтов и влюблённых.

А красота ручьёв, источников, озёр,
Дубы, шумящие на склонах тёмных гор,
Два моря, что хранят, как два могучих брата,
Родную Францию с полудня и с заката!
И вы, ушедшие в зелёные леса,
Сатиры, фавны, Пан — пугливых нимф гроза,
И вы, рождённые для неги и прохлады,
Подруги светлых вод, причудницы наяды, —
Поэт, я отдаю вам сердца нежный пыл.
О, трижды счастлив тот, кто с вами дружен был,
Кто жадной скупости душой не предавался,
Кто блеска почестей пустых не добивался,
Но, книги полюбив, как лучший дар богов,
Мечтал, когда умрёт, воскреснуть для веков.

А наши города, в которых мощь искусства
Воспитывает ум и восхищает чувства
И где безделие, ленивой скуки друг,
Не может усыпить ревнителя наук!
То мраморный дворец твои пленяет взоры,
То уходящие в лазурный свод соборы,
Где мудрый каменщик свой претворил устав,
В бесформенной скале их зорко угадав.
Всё подчиняется руке искусства властной!
Я мог бы долго петь о Франции прекрасной.
Двумя Палладами любимая страна,
Рождает каждый век избранников она.
Средь них учёные, художники, поэты,
Чьи кудри лаврами нетленными одеты,
Вожди, чьей доблести бессмертье суждено:
Роланд и Шарлемань, Лотрек, Байард, Рено.

И ныне, первый бард, чьей рифмою свободной
Прославлен жребий твой на лире благородной,
Слагаю новый гимн я в честь родной земли,
Где равно счастливы народ и короли.
 
Исчезла юность, изменила,
Угасла молодая сила,
И голова моя седа.
Докучный холод в зябких членах,
И зубы выпали, и в венах
Не кровь, но ржавая вода.

Прости, мой труд, мои досуги,
Простите, нежные подруги,
Увы, конец мой недалёк,
Мелькнуло всё, как сновиденье,
И лишь остались в утешенье
Постель, вино да камелёк.

Мой мозг и сердце обветшали, —
Недуги, беды и печали,
И бремя лет тому виной.
Где б ни был: дома ли, в дороге,
Нет, нет — и обернусь в тревоге:
Не видно ль смерти за спиной?

И ведь недаром сердце бьётся:
Придёт, посмотрит, усмехнётся
И поведёт тебя во тьму,
Под неразгаданные своды,
Куда для всех открыты входы,
Но нет возврата никому.
 
Империи французской нет в помине:
Одно названье нам осталось ныне.
Порок царит, а добродетель прочь
Бежит: обиды ей сносить не в мочь.
К вельможам липнут новые любимцы:
Шуты, комедианты, проходимцы.
Стал предпочтенье отдавать француз
Льстецам и краснобаям вместо Муз.
В почёте богохульники и воры,
И драчуны, что затевают ссоры.
Врали и подлипалы, игроки,
Гадальщики, проныры, дураки.
Светило дня узрев порой заката,
Укрыла ризой ночь багрец и злато!
Мне жаль смуглянку Музу: ей у нас
Был создан при Дворе второй Парнас!
Безмерно почитали там Камену,
Придав ей несказанный блеск и цену.
А что до слабоумных и невежд —
Тогда им вовсе сладостных надежд
Не подавали Мнемозины дщери.
Теперь для них открыты настежь двери.
Проклюнутся птенцы, носы задрав,
И выказать спешат свой наглый нрав.
Тьма-тьмущая ублюдков и уродов,
Разбухших от почёта и доходов,
От пенсий, митр и посохов, пиров,
И титулов, и лести, и даров.
А позади, с разинутыми ртами,
Увенчанные лавром и цветами,
Став жертвой небывалых перемен,
Торчат питомцы девяти Камен,
Дружившие и с Талией, и с Фебом,
И с королями под французским небом.
Но варварства эпоха не нова:
Мы от него избавились едва!
Ужель опять, французы, как врагами,
Невзгодье нам ниспослано богами?
Да, Николя, тут виден божий перст.
Рукой творца небесный свод отверзт!
Ведь наши козни, злоба, лицемерье,
Беспутство, ложь — несчётных бед преддверье!
Тот — записной мошенник, этот — плут.
Поверишь? Турки праведней живут!
 
Империи французской нет в помине:
Одно названье нам осталось ныне.
Порок царит, а добродетель прочь
Бежит: обиды ей сносить не в мочь.
К вельможам липнут новые любимцы:
Шуты, комедианты, проходимцы.
Стал предпочтенье отдавать француз
Льстецам и краснобаям вместо Муз.
В почёте богохульники и воры,
И драчуны, что затевают ссоры.
Врали и подлипалы, игроки,
Гадальщики, проныры, дураки.
Светило дня узрев порой заката,
Укрыла ризой ночь багрец и злато!
Мне жаль смуглянку Музу: ей у нас
Был создан при Дворе второй Парнас!
Безмерно почитали там Камену,
Придав ей несказанный блеск и цену.
А что до слабоумных и невежд —
Тогда им вовсе сладостных надежд
Не подавали Мнемозины дщери.
Теперь для них открыты настежь двери.
Проклюнутся птенцы, носы задрав,
И выказать спешат свой наглый нрав.
Тьма-тьмущая ублюдков и уродов,
Разбухших от почёта и доходов,
От пенсий, митр и посохов, пиров,
И титулов, и лести, и даров.
А позади, с разинутыми ртами,
Увенчанные лавром и цветами,
Став жертвой небывалых перемен,
Торчат питомцы девяти Камен,
Дружившие и с Талией, и с Фебом,
И с королями под французским небом.
Но варварства эпоха не нова:
Мы от него избавились едва!
Ужель опять, французы, как врагами,
Невзгодье нам ниспослано богами?
Да, Николя, тут виден божий перст.
 
Когда средь шума бытия
В Вандомуа скрываюсь я,
Бродя в смятении жестоком,
Тоской, раскаяньем томим,
Утёсам жалуюсь глухим,
Лесам, пещерам и потокам.

Утёс, ты в вечности возник,
Но твой недвижный, мёртвый лик
Щадит тысячелетий ярость,
А молодость моя не ждёт,
И каждый день, и каждый год
Меня преображает старость.

О лес, ты с каждою зимой
Теряешь волос пышный свой,
Но год пройдёт, весна вернётся,
Вернётся блеск твоей листвы,
А на моём челе — увы! —
Задорный локон не завьётся.

Пещеры, я любил ваш кров, —
Тогда я духом был здоров,
Кипела бодрость в юном теле,
Теперь, окостенев, я стал
Недвижней камня ваших скал,
И силы в мышцах оскудели.
 
Комар, свирепый гном, крылатый кровосос
С писклявым голоском и с мордою слоновьей,
Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, —
Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грёз.
Но если алчешь ты добычи, словно пёс,
Стремясь насытиться её бесценной кровью,
Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье,
Я эту боль снесу — я горше муки снёс.
А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке
И каплю мне достань из незаметной ранки —
Попробовать на вкус, что у неё в крови.
Ах, если бы я мог сам под покровом ночи
Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи,
Чтобы не смела впредь не замечать любви!
 
Проведав, что с другим любимая близка,
Не буйствуй, удержись от гневного порыва.
Ты друга верного прощаешь терпеливо,
Когда вспылил он вдруг и нагрубил слегка.

Грех надо отличать от мелкого грешка,
А согрешить разок — уж не такое диво,
Когда любовница твоя ещё красива
И даже кается — вина невелика!

Ты скажешь, ты считал её достойной, честной,
Но Цинтия — пример тебе не безызвестный,
Проперций в ней нашёл достойные черты.

И всё ж она его однажды обманула.
Так усмири свой гнев. Ну чем их лучше ты —
Их всех — Проперция, Тибулла и Катулла.
 
Проведав, что с другим любимая близка,
Не буйствуй, удержись от гневного порыва.
Ты друга верного прощаешь терпеливо,
Когда вспылил он вдруг и нагрубил слегка.

Грех надо отличать от мелкого грешка,
А согрешить разок — уж не такое диво,
Когда любовница твоя ещё красива
И даже кается — вина невелика!

Ты скажешь, ты считал её достойной, честной,
Но Цинтия — пример тебе не безызвестный,
Проперций в ней нашёл достойные черты.

И всё ж она его однажды обманула.
Так усмири свой гнев. Ну чем их лучше ты —
Их всех — Проперция, Тибулла и Катулла.
 
Ужель, Белло, переведён
И впрямь тобой Анакреон?
Ты слишком вяло пьёшь, приятель!
А ведь комета, что весной
Прошла, сулит нам сушь и зной,
Или я скверный прорицатель.

Лучи кометы горячи,
И в глотке жарко, как в печи —
Так пей, покуда жажда длится!
В краю теней не пьют вина,
Там ждёт с тобою нас одна
Забвенья чёрная водица.

А впрочем, ладно, мой Белло!
Не пей — не будет тяжело
Тебе на Геликон подняться,
Где Музы славные царят:
Им послужить — мудрей стократ,
Чем с Вакхом и Венерой знаться.

Да, смесь из Вакха и любви
В рассудке нашем и в крови
Частицы не оставит здравой,
Одна лишь нимфа светлых вод
Вновь прояснит и подхлестнёт
Ум, отуманенный отравой.

Недаром к Девам дождевым
Попало взятое живым
От матери сожжённой чадо,
Малютка Вакх: и посейчас
Шалит он и дурачит нас,
Коль не вмешается Наяда.
 
Я так спешил к тебе (отчаянье берёт!),
А ты и поцелуй едва мне подарила,
Невкусный поцелуй, холодный как могила, —
Диана Феба так целует дважды в год.

Невеста — жениха, когда кругом народ,
И внучка — бабушку. Ужель ты разлюбила?
Где влажность томная, где жар, и страсть, и сила,
И нежность губ твоих? Иль горек стал мой рот?

Учись у голубей: они весь день украдкой,
Целуясь, клювом в клюв, воркуют в неге сладкой,
И для забав любви им даже мало дня.

Так я прошу тебя, как это мне ни грустно,
Ты лучше никогда уж не целуй меня,
А хочешь целовать — так уж целуйся вкусно.
 
Природа каждому оружие дала:
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла,
Быку – его рога, коню – его копыта,
У зайца – быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб её. У рыбы – плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество своё,
Дала им красоту – не меч и не копьё.
Пред женской красотой мы все бессильны стали.
Она сильней богов, людей, огня и стали.
 
Дитя моё, идём взглянуть на розу,
Что поутру пурпурный свой наряд
В лучах зари прекрасной распахнула.
В её листах теперь такая свежесть,
5 Какою юность в твой невинный взгляд,
В твои уста и щеки нежные вдохнула?

Увы! Ещё закат пылает яркий,
А уж она увяла, посмотри,
И лепестки печально отряхает!
Ты мачеха воистину, природа,
Когда лишь от зари и до зари
Такой цветок живёт, благоухает!

И так, дитя, поверь мне, невозвратно
Как день мелькнут года твоей красы
15И с ними прелесть первая расцвета!
Срывай, срывай отраду юной жизни!
Наступят скорбной старости часы —
Увянешь ты, как роза эта.
 
В твоих объятьях даже смерть желанна!
Что честь и слава, что мне целый свет,
Когда моим томлениям в ответ
Твоя душа заговорит нежданно.

Пускай в разгроме вражеского стана
Герой, что Марсу бранный дал обет,
Своею грудью; алчущей побед,
Клинков испанских ищет неустанно,—

Но робкому, пусть рок назначит мне
Сто лет бесславной жизни в тишине
И смерть в твоих объятиях, Кассандра.

И я клянусь: иль разум мой погас,
Иль этот жребий стоит даже вас,
Мощь Цезаря и слава Александра.
 
К женщине, олицетворявшей Свободу на одном из празднеств Революции

Тебя ль я видел в блеске красоты,
Когда толпа твой поезд окружала,
Когда бессмертною казалась ты,
Как та, чье знамя ты в руке держала?
Ты прелестью и славою цвела;
Народ кричал: «Хвала из рода в роды!»
Твой взор горел; богиней ты была,
Богиней Свободы!

Обломки старины топтала ты,
Окружена защитниками края;
И пели девы, сыпались цветы,
Порой звучала песня боевая.
Еще дитя, узнал я с первых дней
Сиротский жребий и его невзгоды —
И звал тебя: «Будь матерью моей,
Богиня Свободы!»

Что темного в эпохе было той,
Не понимал я детскою душою,
Боясь лишь одного: чтоб край родной
Не пал под иноземною рукою.
Как все рвалось к оружию тогда!
Как жаждало военной непогоды!
О, возврати мне детские года,
Богиня Свободы!

Чрез двадцать лет опять уснул народ, —
Вулкан, потухший после изверженья;
Пришелец на весы свои кладет
И золото его и униженье.
Когда, в пылу надежд, для красоты
Мы воздвигали жертвенные своды,
Лишь грезой счастья нам явилась ты,
Богиня Свободы!

Ты ль это, божество тех светлых дней?
Где твой румянец? Гордый взгляд орлицы?
Увы! не стало красоты твоей.
Но где же и венки и колесницы?
Где слава, доблесть, гордые мечты,
Величие, дивившее народы?
Погибло все — и не богиня ты,
Богиня Свободы!
 
Назад
Сверху Снизу